— Ничего подобного.

— Вы сами это признали, когда сказали, что я дочь дяди Криса или тети Дженифер. Признали, что я на них похожа. Кстати, у тети Сары тоже характер не сахар.

— Сара добрая.

— Не спорю. Но причем тут доброта? Я говорю о раздражительности и язвительности. А этого у нее в избытке.

— Неправда, — запротестовала Элеонора.

Норма презрительно хмыкнула.

Внезапно, женщина замолкла и прислушалась. Что-то, видимо, подсказало ей, что болтовня отнимает у нее слишком много времени.

— Пора, — сказала она, — уже самое время.

Протянув руку, она взяла Норму за веревку, стягивающую запястья и дернула, велев идти за ней. Девушка сделала несколько шагов и только потом сообразила, что ей вовсе необязательно повиноваться Элеоноре беспрекословно. Она остановилась.

— Что такое? — обернулась женщина, — идем. Нужно идти.

— Я останусь здесь. Никуда не пойду.

— Но ты должна идти.

— Вот еще, — фыркнула та.

Элеонора призадумалась, опустив веревку. Некоторое время она размышляла, покусывая нижнюю губу, а потом достала пистолет. Норма увидела темное дуло прямо перед своим лицом и в ту же секунду поняла, что это ее пистолет.

— Ты должна меня слушаться, — повторила Элеонора, взмахнув оружием, — иначе я выстрелю.

— Какое свинство! — возмутилась девушка, — шарите по чужим ящикам, словно последняя воришка. На вашем месте мне было бы стыдно, тетя. Я уже не говорю о том, что вы бродите по чужим комнатам и развешиваете эти отвратительные чучела.

— Тем не менее, я выстрелю. И не сомневайся, стрелять я умею. Я когда-то очень неплохо стреляла. И во всяком случае, у меня хватит ума нажать на курок, а на таком расстоянии я не промахнусь. Так что, иди за мной и не спорь.

Норма раздраженно вздохнула. Элеонора подвела ее к стене и толкнула девушку так, что та не удержалась и ударилась спиной.

— Можно и поаккуратнее, — рассердилась она.

— У меня мало времени, — Элеонора взяла ее за одно запястье, что-то щелкнуло, потом еще раз.

Норма опустила глаза и с изумлением обнаружила наручники, охватывающие ее запястья. От них в обе стороны тянулись тонкие, но очень крепкие цепи.

Элеонора разрезала веревки, а потом подтянула обе цепи таким образом, что руки девушки оказались раскинуты в обе стороны, словно она оказалась распята.

— Вы спятили? Зачем нужно это делать? Ненормальная!

— Не сердись, — примирительно сказала женщина, — это ненадолго. Но не называй меня ненормальной. Никогда.

— Тогда, спятившая, выжившая из ума старуха, — мгновенно отозвалась Норма.

Элеонора никак не отреагировала на это. Она взяла со стола какой-то предмет и вернулась к девушке. При близком рассмотрении этим предметом оказалась небольшая чашка.

Она вновь достала кинжал и сделала пару шагов по направлению к правой руке Нормы, находящейся как раз на уровне ее лица.

Девушка дернулась, но только смогла убедиться, что цепи и в самом деле прочны и держат крепко. Ей вдруг стало по-настоящему страшно. Даже страшнее, чем в тот момент, когда она увидела труп на своей кровати. И она понимала безвыходность ситуации. Что она могла сделать в данном случае? Когда ее руки прикованы, а сама она находится в самом беспомощном положении? Ничего. Только одно: рыдать, кричать и дергаться. Но Норма была достаточно разумна для того, чтобы поступить так. Это было еще более бесполезно, чем все остальное.

Элеонора тем временем поднесла кинжал к запястью и провела по нему сверху вниз. Норма вздрогнула от неожиданной боли. На запястье показался порез, он потемнел, а еще секунду спустя по руке потекла кровь и начала капать в подставленную чашку.

— Прекратите немедленно! — резко сказала Норма, — иначе вы пожалеете об этом. Тете Саре все станет известно.

Элеонора повернула голову и взглянула девушке в глаза. Той стало не по себе от абсолютно пустого, безмятежного взгляда.

— Не думаю, что Сара скоро об этом узнает, — медленно проговорила она, — я слышала, она собирается куда-то ехать ранним утром. Полагаю, ее не будет весь день. Она иногда уезжает, — это прозвучало как извинение.

— Помимо тети, в доме полно слуг и еще гости, — не сдавалась Норма.

— Вряд ли, они догадаются зайти сюда, — Элеонора покачала головой, — об этом месте знает только Сара и…

— И? — Норма поморщилась и отвела взгляд от чашки, которая постепенно наполнялась кровью.

— Это тебя не касается, — отрезала Элеонора.

— Грубить вовсе необязательно, тетя. Но если вам это так нравится, я тоже смогу последовать вашему примеру. И уверяю вас, у меня это получится не в пример лучше, чем у вас. Понятно, старая карга?

— Ты не дочь Ронни. Его дочь никогда не стала бы произносить таких слов, — укорила ее тетка.

— Ха-ха. Вы плохо знаете своего брата. Помнится, за свою бытность папочка и не такое мог загнуть. От его милых высказываний уши скручивались в трубочку, цветы вяли, а молоко сворачивалось.

— Это ложь.

— Ну, конечно! Уж кому, как не мне знать собственного отца.

— Он не твой отец.

— Не стану спорить, хотя это бросает тень на имя моей матери. Но во всяком случае, я прожила с ним в одном доме семнадцать лет. Так что, теперь бессмысленно утверждать, кем именно он мне приходится. Этот факт ничего не меняет. Я его знаю, как облупленного.

— Ты ужасная девчонка.

— Лучше быть ужасной девчонкой, чем старой, выжившей из ума клюшкой.

В ушах у нее зашумело, стало нехорошо. Девушка подумала, что из нее вытекло недостаточно крови для того, чтобы потерять сознание. Но по-видимому, ее организм думал иначе. Он явственно сигнализировал, что его силы на пределе.

Как сквозь сон она слышала смех Элеоноры. Наполнив чашку и неся ее на вытянутых руках, осторожно и почтительно, та отошла от девушки и направилась к гробу.

— Испей, господин, — говорила женщина дорогой, — испей, и это возвратит тебя к жизни.

Норма чувствовала потерю сил, у нее кружилась голова, в глазах потемнело. Кровь все еще капала из раны на пол, но Элеонора, казалось, забыла об этом. Она наклонила чашку, поднеся ее к сморщенному рту трупа, точнее, к тому, что теперь можно было назвать этим словом. Норма видела все хуже и хуже, к тому же, она и не хотела этого видеть. А потом она на время вообще перестала что-либо видеть и слышать. И неизвестно, что этому способствовало: то ли потеря крови, а то ли невыносимое по своей мерзости зрелище.

Когда она очнулась вновь, прошло должно быть много времени. Впрочем, Норма не могла утверждать этого точно. Открыв глаза, она увидела все ту же обстановку, в которой ничего не изменилось, с трудом повернула голову и заметила, что запястье было перевязано и кровь перестала идти. Кто-то позаботился о том, чтобы из Нормы не вытекла вся кровь. Скорее всего, это была Элеонора, больше некому. Хотя эта мысль не показалась Норме радостной. Впрочем, следовало поблагодарить судьбу и за эти мелкие радости. Ведь если б Элеонора этого не сделала, вряд ли она очнулась бы. Насколько девушка могла судить, кинжал разрезал не только кожный покров, но и саму вену. А это очень опасно. Именно так заканчивали жизнь самоубийством в древнем Риме патриции. Такая смерть считалась почетной и благородной. Может быть, но Норма предпочла бы что-нибудь другое. К тому же, она вообще не собиралась покидать этот свет. Если уж Элеоноре пришла в голову идиотская мысль, она могла бы испытать это на себе, а не привлекать к этому делу посторонних. С ее стороны это просто гадко. Любит она своего господина, видите ли. Жизнь за него отдаст. Надо уточнить, чужую. Ну еще бы, ее не жалко.

Девушка отвернулась, вспомнив о сумасшедшей. Интересно, где она? Сначала она ее не заметила. Она еще раз оглядела подвал, не замечая никаких признаков женщины. Но, осматривая его в третий раз, обнаружила странный тюк около стола. Внезапно, он зашевелился, капюшон плаща сдвинулся, и Норма увидела светлую прядь волос.

Застонав, Элеонора села. Вид у нее был неважный. Она была бледна, лицо осунулось, а в глазах стояла такая тоска, что способна была вызвать жалость в самом черством сердце. Но только не в сердце Нормы, которой стало безразлично, где она, что с ней, сколько это будет продолжаться и кто эта женщина. Не все ли равно!